От редакции

Если нам суждено погибнуть – что вероятно – то мы должны вести себя так, чтобы мы не погибли, не существовав вообще. Чудовищные силы, с которыми мы сталкиваемся, силятся уничтожить нас; разумеется, они могут вообще помешать нам существовать, то есть наложить на мир печать нашей воли. Но есть сфера, в которой они бессильны. Они не могут помешать тому, чтобы мы ясно осознали объект наших усилий, чтобы, раз уж наша воля не сможет осуществиться, мы, по крайней мере, ясно желали, а не просто слепо хотели

Симона Вейль, в "La Révolution prolétarienne", 25 августа 1933 г.¹

Тот, кто не желает говорить о капитализме, должен молчать о фашизме. Эта фраза Хоркхаймера по-прежнему верна. Ее следует даже расширить: тот, кто не желает говорить о фетишистском устройстве общества диссоциации стоимости*, должен молчать и социальных битвах. "Социальный вопрос", вне всякого сомнения, все больше оказывается в центре внимания, не в последнюю очередь – на фоне победы Дональда Трампа на выборах 2 года назад. Многие теперь критикуют то, что на "рабочий класс" давно уже перестали обращать внимание, и левобуржуазные средние слои концентрируются на "политике идентичности" и "проблематике ЛГБТ", а потому рабочие выступили за Трампа. Такая критика может быть справедливой в том, что левобуржуазные круги действительно проявляют мало интереса к "низшему слою общества", к working poor (работающим беднякам), чья бедность давно уже стала вопиющей (отсутствие крыши над головой, пенсионеры, собирающие бутылки, стали теперь обыденным явлением) и давно уже распространилась и на средние слои. Но она неверна, предполагая, будто главной причиной расизма служит обнищание последних лет, как, к примеру, снова и снова подчеркивает национал-социальная Сара Вагенкнехт. Точно также они не правы, заявляя, что левые должны позабыть о "вопросах идентичности" (и тем самым объявить гомофобию и т.д. побочным делом или, утрируя, не столь важной "проблемой роскоши") и, наконец, снова сосредоточиться на "рабочем вопросе" или "классовом вопросе"². В результате в последнее время вновь заговорили о "классе" и "социальном вопросе", но не формулируя при этом заново необходимость социального освобождения на уровне времени – против реальных категорий общества диссоциации стоимости. Скорее, происходит вливание старого вина в новые мехи³. Однако не может быть речи о "возвращении" социального вопроса, поскольку он никогда и не исчезал, и массовая бедность растет уже на протяжении нескольких десятилетий⁴. В наших кругах уже неоднократно указывалось на угрозу падения и последовавшее падение средних классов, с соответствующими идеологическими разломами⁵. Кризис все больше обостряется, и это означает, что он все больше проявляет себя в центрах, где нередко "догоняют" то, что давно уже было обыденностью на периферии. Можно, таким образом, говорить о "догоняющем обнищании". Социальные кризисы очевидны, и они не остаются без сопротивления, как показывают соответствующие протесты. Так, плата за жилье все больше становится неподъемной, немалое число людей вынуждены отдавать за жилье значительную часть своего дохода, и "арендному безумию" не видно конца. В конце концов, люди вынуждены оставлять свои квартиры и перебираться в меньшие по размерам, которые затем становятся еще более дорогими, чем их прежнее жилье (и к тому же не ремонтировано). В случае чего "помогает" соответствующая гвардия с дубинками. В этой связи любят выдвигать требование о "праве человека на жилье", о том, чтобы квартплата была доступной, чтобы жилье не становилось объектом "спекуляции" и т.д. Однако каждая "благая" мера утыкается в ограниченность финансирования, и "обещания" постараться по возможности создать больше социального жилья осуществляются, в конце концов, лишь для тех, кто могут себе его позволить. Адекватной реакцией в такой ситуации было бы требование изъять материальные блага из логики накопления капитала, чтобы их нельзя было больше мобилизовать, в соответствии с капиталистическими критериями. Но поскольку капитализм покоится на человеческих жертвах⁶, последнее слово остается за теми, кто уничтожают материальные блага, выбрасывают в мусор непроданный хлеб, оставляют пустующими квартиры и криминализируют всех, кто хотят на практике противостоять этому, например, занимая пустующие дома или возвращаясь в выселенные ранее квартиры. Предпочтут скорее объявить людей помехой, проблемой для безопасности, чем заговорить об очевидной абсурдности капитализма. В случае провала наготове всегда оказываются диктаторские меры (см. ниже). В соответствующих "кровавых собаках" и "добровольных помощниках" в любом случае недостатка не будет. Тут уж "демократия, умеющая защищаться" знает, как ей быть.

И без того уже свирепствующий расизм обостряется еще больше, когда на беженцев возлагают вину за бедность пожилых людей и нехватку жилья. Можно подумать, до "кризиса с беженцами" социальное положение было великолепным (Хартц IV, заемный труд и т.д.), а одиноким матерям с детьми или пенсионерам жилось бы лучше в финансовом отношении, если бы не приехали беженцы! Разумеется, "озабоченные" нацисты из "Альтернативы для Германии" (AfD) закладывают тем самым фундамент для погромов. Вместо солидарности – расистская селекция людей. Это проявилось со всей ясностью уже в действиях благотворительной организации "Эссенер тафель" ("Эссенский стол"), которая хотела раздавать еду только "немцам". Разумеется, потребность велика, и не в последнюю очередь – у людей с судьбами мигрантов или беженцев. Но вместо того, чтобы проявлять солидарность, старясь сделать так, чтобы все получили достаточно, пусть даже это нарушало бы буржуазный "идеализм обмена", и, по крайней мере, чтобы ничего не выбрасывалось, а непроданные товары также потреблялись, – вместо этого в сознании по-прежнему утверждается мысль о "нехватке", как необоримой природной данности. Стоит ли удивляться тому, что Вагенкнехт также выступила в защиту "столов". Да, реакция многих возмущенных людей была на самом деле лицемерной: это были те самые люди, которые несут свою долю ответственности за антисоциальные катастрофы ("Повестка 2010" красно-зеленой коалиции и т.д.). Но мнимая социальная критика Вагенкнехт не менее лицемерна: ведь она на полном серьёзе полагает, что на эту ситуацию следует ответить, проявляя понимание в отношении расистских действий⁷.

Те, кто агитируют за рывок к фашизму, разумеется, и знать не хотят ни о какой фундаментальной критике капитализма. Вместо этого, нищета, которую уже нельзя больше игнорировать, поворачивается на расистский лад. Это со всей ясностью проявляется в "социальной политике", к которой стремится нацистское крыло AfD⁸, выступившее на съезде AfD в Аугсбурге 30 июня 2018 г. В речи Бьёрна Хёке, в частности, говорилось: "Давайте же думать об идентичности и солидарности в неразрывной связи, в том числе и в первую очередь, в той центральной сфере политики, которая будет одной из решающих для будущего этой страны – в сфере социальной политики с ее составными частями: здравоохранением, пенсией и уходом. Будем думать об идентичности и солидарности в неразрывной связи, и тогда мы станем народной партией, причем единственной народной партией, адекватной будущему Федеративной Республики Германия. [Аплодисменты]. Я твёрдо убеждён в том, – это мой анализ положения в Германии, Европе и мире, – я твёрдо убеждён в том, что AfD должна остаться (!) партией социального мира и еще сильнее должна подавать себя как партия социального мира сознанию людей в этой стране. [Аплодисменты]"

"Партия социального мира"! До такого надо еще додуматься. Как выглядит этот "социальный мир", продемонстрировал, к примеру, нацист из AfD Андреас Винхарт в одной из своих предвыборных речей в Баварии осенью 2018 года: "Есть невероятно много случаев заражения ВИЧ; они есть в Черной Африке, мы это знаем. Но есть также чесотка, дамы и господа, у нас опять встречается туберкулёз. Я хотел бы знать: если живущий по соседству негр целует (!) меня или кашляет на меня, то я хотел бы знать, болен он или нет, дорогие друзья, и мы должны это установить […] 14 октября у нас есть шанс послать AfD в баварский ландтаг, отправить госпожу Меркель на пенсию и утопить флот Сороса (!!) со всеми спасательными лодками в Средиземном море (!!!) [Аплодисменты]" (Heute-Show. 12.10.2018).

Всего это уже достаточно, чтобы продемонстрировать, что ошибаются те "левые" или левые либералы, которые полагают, что могут игнорировать расизм или поставить на него штамп "побочного противоречия" и при этом требовать снова, наконец, поставить в центр внимания социальное положение и классовые отношения – как если бы расизм и социальное положение можно было отделить друг от друга! Хёке и его люди ясно дают понять, куда поведет дорога. "Солидарная" крошка хлеба для "расово чистых", а остальные, кто не соответствуют "немецко-национальной идентичности", никакой солидарности не получают; им лучше всего без всякого шума утонуть в Средиземном море⁹.

Последствия кризиса постоянно проявляются и в развале системы здравоохранения. Соответствующие "корректирующие конъюнктурные программы" снова и снова ведут к тому, что всякое медицинское обеспечение урезается, поскольку его больше якобы невозможно "профинансировать", что можно было, например, наблюдать в последние годы в Греции¹⁰. В Германии приватизация больниц и "экономия в здравоохранении" привела к появлению различной медицины для разных слоев населения и к так называемой "чрезвычайной ситуации с уходом". Естественно, экономят на персонале, и затем проявляется в том, что в сфере ухода и социальной сфере стабильно не хватает людей, а в нормальный рабочий день включаются многочисленные сверхурочные, которых уже нельзя отменить. К этому добавляется мизерная оплата труда. Неудивительно, что из-за таких катастрофических условий труда все меньше людей хотят идти в такую специальность. Чрезвычайная ситуация с уходом, говорится в СМИ, достигла между тем таких масштабов, что она стала угрозой для здоровья людей. Против этой чрезвычайной ситуации также поднялся протест, например, в виде забастовок и кампании "Люди важнее прибыли! – Остановить чрезвычайную ситуацию с уходом!", которую развернула Левая партия. Мало удивляет то, что причины кризиса системы здравоохранения усматривают не в фундаментальном кризисе капитализма, а в приватизации и неолиберализме¹¹. Требования увеличения финансирования и принятия на работу в отрасли большего числа людей упускают из вида главное. Конечно, можно как-то извернуться во внутренних рамках, например, с помощью перераспределения различных финансовых средств, и, безусловно, борьба в отрасли, к примеру, за повышение оплаты труда и более сносную продолжительность рабочего времени, имеет смысл и необходима. Но желаемое таким образом увеличение финансирования и перераспределение будут работать лишь до тех пор, пока с финансами государства всё идёт как по маслу. Предпосылкой для этого остаются победы Германии на мировом рынке и, соответственно, её конкурентоспособность (что предполагает существование огромного сектора низких зарплат). А этому рано или поздно приходит конец.

Но внутренняя социальная борьба и борьба за "интересы работополучателей" имеет свои границы на внутреннем пределе накопления капитала. Они теряют содержание самое позднее тогда, когда производство и воспроизводство больше невозможно представить в форме наёмного труда и зарабатывания денег. Поэтому внутреннюю борьбу за интересы следует вывести за рамки "точки зрения получателя работы". Следует настаивать на том, что все имеют материальную претензию на медицинское обеспечение, жильё, еду и т.д., причём вне зависимости от каких-либо условий финансирования, которые предписывают человеку, что возможно, а что нет. По этому поводу Роберт Курц писал: "Социальная всеобщность "интереса", действительно выходящего за пределы системы товарного производства, может быть возможна лишь как мета-интерес, то есть, как развитие такого интереса, который направлен против самой капиталистической формы интересов; то есть, в известной мере, интерес в том, чтобы не приводить больше к извечной "борьбе интересов", вызываемой буржуазной конкуренцией". Это возможно только через взрыв господствующего общественного устройства в самой его основе"¹² (Выделено Т.М.).

В другом месте Курц пишет: "Какие возможности сопротивления существуют перед лицом этой большой преобладающей тенденции к расцивилизированию? Совершенно очевидно, что ограниченной лоббистской работы ослабевших социальных служб уже недостаточно. Конечно, нет никакого чисто объективной детерминированности кризиса, и в каждой данной ситуации могут быть использованы внутренние возможности для того, чтобы "хоть чего-то добиться". Но это возможно лишь в связи с широким социальным движением, которое в состоянии в потенциале преодолеть всеобщую конкуренцию и добиться осуществления набора связных требований, пусть даже кризис, коренящийся в системных противоречиях "абстрактного труда" и его отколовшейся гендерной структуре, не будет ещё тем самым преодолён. Для того, чтобы такое вообще оказалось возможным, необходима упорная повседневная маленькая война против социал-дарвинистского, сексистского, расистского и антисемитского мышления во всех его вариантах. Более того, формы протекания кризиса могут открыться в сторону нового общества, если внутреннее сопротивление обнаружит перспективы иного способа производства и жизни, по ту сторону товарного производства, патриархата и старого государственного социализма. Такое открытие будет возможным лишь при открытии и умственного горизонта в сторону новой радикальной критики общества – вместо того, чтобы дать пожрать себя будням кризиса со всеми потрохами"¹³ (Выделено T.M.)

В резком контрасте с этим находятся т.н. дискуссии о безусловном базовом доходе¹⁴. Эта идея первоначально была сформулирована Милтоном Фридманом, как известно, – с целью отменить все остальные социальные пособия. Если бы безусловный базовый доход привел к прекращению социально-репрессивных мер против безработных (Хартц-IV), нечто подобное стоило бы весьма приветствовать. Однако и здесь действуют критерий возможности финансирования и границы, задающие внешние ограничения. К тому же, такой базовый доход был бы доступен только "гражданам своего государства", что лишь подстегнуло бы внутреннюю охоту за людьми. Хотя иные сторонники базового дохода, вероятно, предполагают, что можно будет отделить произведенное богатство от наемного труда, а "успешная" трудовая биография все больше станет исключением, этот доход можно истолковать и как одну из форм отрицания кризиса. Так, несмотря на безработицу, денежная форма останется условием жизни людей. Таки образом, безусловный базовый доход стимулировал бы также общество труда без труда, а "хипстеры" могли бы продолжать попивать свой бионад. И с пожилыми людьми всё осталось бы по-прежнему. Так же обстоит и дело с "гражданскими дивидендами".

Как уже неоднократно подчеркивалось в нашем журнале, "демократическое правовое государство" в условиях кризиса не знает ничего лучше, кроме как реагировать на социальные катастрофы и одичание "гражданского общества" репрессивными мерами. Это модель поведения, которую можно раз за разом встретить в истории капитализма. По меньшей мере, после 11 сентября 2001 г. в государствах капиталистического "ядра" можно было наблюдать массированное расширение аппарата безопасности¹⁵. К тому же, за последние десятилетия именно в США – "центре западной свободы" – утвердилась настоящая тюремная индустрия. Ответом на социальные перекосы служило, в первую очередь, удаление за решетку. Так, в США большая часть заключенных осуждена за преступления, связанные с воровством и наркотиками, а не за тяжкие преступления, связанные с насилием. Но именно это утверждается пропагандой и подчеркивается агитаторами за безопасность, когда нужно "снова сделать безопасными" улицы путем вооружения полиции и расширения ее полномочий¹⁶. Следует констатировать, что с конца 1970-х гг. карательная практика ушла от концепции "ресоциализации" и снова стала все больше делать упор на наказание и "запугивание"¹⁷. В условиях кризиса поступают таким образом, что меры по ресоциализации, такие как (ре)интеграция в рынок труда, действуют все меньше, и потому существует опасность, что аппарат безопасности начнет бить по всему вокруг без разбора, поскольку его репрессивные меры все больше остаются вхолостую. К тому же полиция сама уже давно стала проблемой для безопасности, как ясно демонстрируют сообщения о полицейском насилии¹⁸. В конечном счете, полиция уже не будет ничем отличаться от террористических формирований, что и показывают одичавшие государственные аппараты на "периферии". Неудивительно поэтому, что государство все больше и больше расширяет полномочия репрессивных аппаратов (полиции, тайных служб и т.д.). К тому же, полиция годами все лучше оснащается в техническом, то есть, военном отношении¹⁹. Очевидно, здесь действует девиз: "Больше фашизма"! С помощью новых полицейских законов, которые в 2018 г. были введены практически по всей Германии или будут введены в самом ближайшем будущем, было фактически установлено полицейское государство – отчасти с такими методами, какие известны в остальном лишь по диктатурам²⁰. Особое внимание уделяется превентивным действиям гвардий с дубинками в ситуациях "грозящей опасности", как это именуется на оруэловском новоязе. Когда возникает такая ситуация, определяет, естественно, полиция. В Баварии, например, уже с августа 2017 г. (то есть, вскоре после протестов против "саммита 20-ки") так называемые "лица, представляющие угрозу", то есть люди, не совершившие, заметим, никакого преступления, но возможно могущие (!) совершить таковое, могут быть взяты под арест в качестве меры пресечения ("шуцхафт", как это называлось при Гитлере): их можно содержать под арестом сроком до трех месяцев без приговора суда. Не требуется даже доказывать, что будущее преступление планируется, то есть не нужно никакой действительной "конкретной угрозы" для того, чтобы иметь возможность объявить состояние "грозящей опасности"! Через три месяца срок может быть продлен судьей (и для этого, вне всякого сомнения, найдутся соответствующие послушные юридические исполнители). Теоретически такое "лицо, представляющее угрозу" может гнить в тюрьме сколь угодно долго – не совершив вообще никакого преступления! Такого рода "превентивный арест" может быть предписан и при административных правонарушениях²¹. "Представляющие угрозу" не имеют юридического права на обязательную защиту. К тому же суд не обязан принимать ходатайство обвиняемого о допущении доказательств (которые могли бы оправдать его)²². В конечном счете, эти ужесточения законов превращают в норму логику чрезвычайного положения! Разумеется, первые, кого затрагивает расширение возможностей применения полицейского насилия (уже само по себе фашизоидного) – это беженцы²³. Но ими дело не ограничится, как уже продемонстрировали репрессии против левых профсоюзных деятелей и активистов во время протестов против съездов "Альтернативы для Германии" в Нюрнберге (9-10 июня 2018 г.) и вскоре после этого в Аугсбурге²⁴.

Следует упомянуть и о том, что в Баварии весной 2018 г. был принят новый закон о психиатрии, который предусматривает полицейский учет принудительно направляемых на лечение. Если люди хоть раз направлялись на таковое, то с этими "психически больными" надлежит обращаться, как с тяжкими преступниками: заносить в базу данных, контролировать их почту, прослушивать телефонные разговоры и т.д. Очевидно, что оба эти закона следует рассматривать в неразрывной связи; в конце концов, по политическим соображениям, "нытиков" не раз подвергали принудительному психиатрическому лечению (Густль Молат, гесенский налоговый инспектор и т.д.), раз уж открыто заявлялось, что цель закона состоит в "предотвращении опасности"²⁵.

Однако "сопротивление государственной власти" [дословно: "сопротивление государственному насилию"], как это замечательно именуется, не обязательно должно иметь социально-критическую и освободительную подоплёку. Оно может быть и частью фашистской агитации, которая направлена как раз против еще сохраняющейся "гражданской корректности" (в этой стране достаточно подумать о гражданах рейха). Причем раздувает пламя варварства так называемый "союз между толпой и элитой" (Арендт), что, не в последнюю очередь, продемонстрировало демократическое избрание Болсонаро, Дутерте и других. Об этом следует помнить в дальнейшем, чтобы, при всей критике в адрес государственных гвардий с дубинками, не впадать в ошибку, рассматривая население и государственный аппарат насилия в качестве диаметральных противоположностей.

Одной из причин продолжающегося процесса утверждения полицейского государства могут, вне всякого сомнения, быть и безумные выходки, и террористические акты. Но государство вооружает свои гвардии с дубинками прежде всего для того, чтобы иметь возможность в зародыше задушить любое социальное сопротивление, что, не в последнюю очередь, продемонстрировал "саммит 20-ки" и его последствия²⁶. Когда после террористического акта в Париже 13 ноября 2015 г. во Франции было введено чрезвычайное положение, то преследованиям, при случае, "попутно" подвергалась и левые оппозиционеры²⁷. Чрезвычайное положение во Франции много раз продлевалось и превратилось тем самым в длительную установку. Когда же оно было затем "официально" отменено, от него сохранилось соответствующим образом ужесточенное законодательство о безопасности – чего и следовало ожидать²⁸. Как и прежде, в конечном счете, демократия сама из себя порождает фашизм. Адорно высказался как-то в том смысле, что фашизм в демократии внушает ему большее беспокойство, чем фашизм против демократии²⁹. Продолжая логику Адорно, фашизм следует рассматривать как продолжение демократии иными средствами. Это становится очевидным, если учитывать, что предпосылкой демократии является подчинение процессу накопления капитала, и потому в условиях кризиса самая великолепная демократия сжимается до своего репрессивного ядра. То, что из одного евро нужно сделать два. а в том случае, если людей уже нельзя больше использовать для того, чтобы они вкалывали (каким бы убогим и бессмысленным ни было такое вкалывание для немногих "осчастливленных"), им следует, по возможности, беззвучно сгинуть, – это не те вопросы, о которых можно договариваться демократическим путем. В конечном счете, все решают возможности финансирования, и приоритет имеет то, что то или иное государство сможет утвердить себя в глобальной конкуренции.

Демократический полицейский террор уже применялся в последние годы и продолжает применяться в массовом порядке против социального сопротивления. Так, как, например, это происходит в Испании и Греции. В Греции, как нечто само собой разумеющееся, выселяются дома, захваченные сквотерами. Особенно строго поступают, если в захваченных домах размещены беженцы. При арестах бывает и так, что арестованные затем подвергаются пыткам – совсем как при военной диктатуре. На любое организованное сопротивление отвечают с параноидальной манией порядка. И все это, разумеется, происходит и при "левом" правительстве "Сиризы"³⁰. Так же обстоит дело и в Испании. "Террористом" там может оказаться любой. в том числе тот, кто нарушает "общественный порядок", то есть, со всей очевидностью, как раз тогда, когда люди занимают пустующие дома или присваивают непроданную еду, после чего раздают ее. Неудивительно, что говорят о возвращении к методам Франко. Принятый в 2015 г. "закон о затыкании рта", в конечном итоге, отменяет свободу демонстраций и высказывания мнений. Этот закон предусматривает денежные штрафы до 600 тысяч евро! Хотя такие ограничения носят конституционно-правовой характер, они считаются "всего лишь" мерами борьбы с административными правонарушениями, то есть, применяются непосредственно полицией, в обход юстиции³¹. Причиной стали, со всей очевидностью, многочисленные демонстрации и занятие площадей в знак протеста против политики жёсткой экономии последних лет. Когда у правящего режима больше не остается "аргументов", на свет извлекается дубинка. Вооруженные гвардии дубинки и параноидальная террористическая юстиция – это, в конечном итоге, последнее, что предложат людям демократии. В конце концов, "подозрителен" любой человек, который осмеливается противоречить и хотел бы придать этому практическое или словесное выражение либо же, вероятно, находится в связи с кем-либо, кто, возможно, это сделал. Усиление может состоять впоследствии в том, что к рулю придут уже совершенные маньяки, и они вообще не станут соблюдать известную "цивильность", как если бы многочисленные ужесточения закона действительно производились только для того, чтобы спасти это расчудесное "правовое государство" (что как раз любят подчеркивать в Германии³²), или ради обеспечения "свободы и безопасности граждан", как это сформулировал Рахой, когда был принят "закон о затыкании рта". Нет, они пойдут к варварству совершенно открыто и откровенно, как Дутерте на Филиппинах. Этот последний одним мановением руки обрек (предполагаемых) наркозависимых на отстрел, сравнив себя при этом с Гитлером: "Гитлер уничтожил три миллиона (!) евреев. Сейчас есть три миллиона наркозависимых (...) Я был бы счастлив вырезать (!) их" – разумеется, с целью "покончить с проблемой моей страны и спасти следующее поколение от гибели"³³. И действительно, тысячи люди были ликвидированы. В Бразилии это безумие продолжится с приходом к власти Болсонаро, следующего избранного психопата. Он больше похож на Дутерте, чем на Трампа. Походить на этого последнего было бы уже в достаточной степени фатальным. Болсонаро, "разумеется", – женоненавистник и гомофоб. К тому же, неприкрыто брутален: он открыто симпатизирует военной диктатуре и заявил, что выборами ничего нельзя изменить – только гражданской войной. А с такими социальными движениями, как движение безземельных, в будущем следует обращаться, как с "террористическими"³⁴.

Что же станут делать "озабоченные" нацисты Германии, если "Меркель уйдет", экономика сломается, а золотые 50-е годы никак не захотят восстановиться? Отдадут на отстрел "загрязненную левизной" среду и людей, подверженных "гендерной мании"? О том, что нечто подобное не так уж далеко от истины, уже свидетельствовали фантазии и комментарии различных нацистов из AfD³⁵. Все более дичающий "аппарат безопасности" – "глубокое" государство – также рано или поздно внесет в это дело свой "вклад"³⁶.

То, что капиталистический режим стал несостоятельным, совершенно очевидно. Кризис, который уже погрузил в пучину массовой нищеты обширные части "периферии", давно уже стал реальностью и в странах капиталистического "ядра". Последние "островки благосостояния" ждёт "догоняющее обнищание". Одновременно государство вооружает свои гвардии дубинки и само страдает от все больших трудностей в финансировании. В этом скрывается потенциал того, что репрессии в будущем станут осуществляться уже не в "упорядоченных рамках", и потому любое стремление к сохранению "общественного порядка" лишь еще более продвигает вперед общественный беспорядок, то есть, варварство.

В этом выпуске exit! будут, среди прочего, подвергнуты критике различные идеологические разломы, которые все больше проявляются и действуют особенно сегодня, во времена все более обостряющегося социального положения. Идеологические разломы проявляются, к примеру, в стремлении к возрождению национально-государственного суверенитета, как это любят требовать различные "новые правые" или приверженцы "фронтов, проходящих поперек политических лагерей". Еще один пример – "теологизация" постмодерного духа времени³⁷, которая заметна у различных философов, опирающихся на апостола Павла (таких как Бадью и Агамбен). И здесь также необходимо подчеркнуть, что хотя описанное выше "одичание аппарата безопасности" и фашизация отношений за последние годы достигла в западных центрах нового качественного уровня, они на самом деле происходили уже десятилетиями. Росвита Шольц комментирует в этой связи статью Роберта Курца "Демократия пожирает своих детей – Заметки о новом правом радикализме", написанную в 1993 г. Она экстрагирует центральные положения этого текста в различные сферы (экономику, политику, отношения между полами и т.д.) и показывает при этом эволюцию, которая произошла в этих сферах до середины 2018 г. Она приходит к заключению, что центральное положение Курца состоит в том, что демократия и национал-социализм / фашизм в структурном отношении не находятся в противоречии друг с другом, но правые устремления и соответствующее мышление проистекают из самой демократии как формы организации капитализма, хотя это и не одно и то же. И это, пишет Шольц, проявляется в полной мере сегодня, когда после финансового краха 2008 г. правые идеологии, соответствующий популизм и правое насилие распространяются по всему миру, также и через полицейский и военный аппараты, которые сами находятся в процессе одичания. Ее статья так и называется: "Демократия всё еще пожирает своих детей – тем более сегодня!"

В последней части Шольц критикует также статью Даниэля Шпэта "Фронты поперек лагерей повсюду", которая была опубликована в №14 exit! Она доказывает, что Шпэт в недостаточной степени учитывает правое направление развития, по меньшей мере, со времени конца социализма Восточного блока; вместо этого, при чтении его статьи, возникает впечатление, будто сдвиг вправо в последние годы как будто упал с неба. Таким образом, вне поля зрения Шпэта остаются важные разработки в контексте критики стоимости (и ее диссоциации), включая и текст Курца 1993 г. Кроме того, он ничего не говорит о пересечениях между левым и правым спектрами, которые обыкновенно и включают в понятие фронта поперек лагерей. Вместо этого, его основной темой являются пересечения между неолиберализмом и (ново-)правыми идеологиями.

Статья Герда Бедсцента "Государственное насилие с начала Нового времени до сегодняшнего дня: Национальное государство как акушер и служитель товарного производства" отсылает к теме восстановления структур национального государства, которое пропагандируют новые правые.

Бедсцент начинает с исторического очерка, характеризуя государство как сравнительно молодой социально-экономический конструкт, который возник в Новое время как обоюдовыгодный союз между абсолютистским правителем и городской буржуазией. Двойственность государственной власти и товарного хозяйства он оценивает как решающую характерную черту складывавшейся национальной экономики: бюрократические аппараты являлись орудием для превращения населения в функционирующие субъекты товарного хозяйства и разрешения конфликтов с конкурирующими национальными экономиками. Нынешний структурный кризис мировой экономики теперь лишает управленческие аппараты национальных государств их финансовой базы. Разгосударствление, следующее за упадком экономики, уже оставило ужасные опустошения в обширных частях Африки, Азии, Латинской Америки и Восточной Европы и в настоящее время перебрасывается на развитые регионы Западной Европы и Северной Америки.

Структурно обусловленная неспособность политических аппаратов справится с последствиями глобального кризиса способствует появлению сомнительных политических течений, которые ссылаются в позитивном ключе на якобы героическую раннюю историю капитализма. Но в грубом мире идей крайне правых идеологов редко присутствуют экономические процессы. Их требования ограничиваются репрессивным исключением жертв экономических крушений и постгосударственных войн за распределение. Таким образом, волна праворадикального насилия, которая вот уже многие годы свирепствует и в Германии, есть вывернутая наизнанку стратегия борьбы с кризисом.

Как доказывает Бедсцент, отстаиваемая новыми правыми стратегия создания фрагментированных и отгороженных от внешнего мира аппаратов власти несостоятельна даже теоретически. Поскольку такие образования нежизнеспособны без внешнего финансирования, речь не идет об образовании государств – таковое лишь симулируется. В действительности действия праворадикальных гражданских милиций и других партикуляристских движений лишь способствуют выхолащиванию монополии на насилие. Таким образом, деятельность правых радикалов не останавливает процесс эрозии государственных аппаратов насилия, но, наоборот, содействует ему.

В разгар процессов кризиса капиталистической социализации растет спрос на религиозное начало с различными предложениями счастья, облегчения и убежища. К лихорадочному поиску обещанного избавления примешивается обращение к святому Павлу, который находит новое место в философской мысли – также у философов Алена Бадью и Джорджо Агамбена. Этому мессианству, отлитому в философию, посвящена статья Херберта Бёттхера "Поможет ли в кризис только молиться? – К философскому бегству в павлианское мессианство".

Интерес Бадью сосредоточен на Павле как революционере. Благодаря событию своего обращения к Христу он превращается в критика еврейского закона и греческой мысли и, тем самым, в основателя новой универсальной истины. Она становится основой для образования борющегося субъекта. Из бессилия, от которого страдает субъект при капитализме, он становится дееспособным словно бы из Ничего, если на основе экзистенциального решения сохраняет верность пустому, в содержательном отношении, событию и его истине.

Джорджо Агамбен хочет сломать чары чрезвычайного положения, ставшего нормальным. С помощью апостола Павла он конструирует развеивающий чары мессианский остаток и спасительное "время, которое остается". Они становятся основой мессианской жизни в режиме "как если бы нет", проще говоря – жизни при капитализме, как если бы этого капитализма не было. В то время как Бадью пытается обосновать идентичность истины и субъекта, Агамбен хочет выйти наружу, на не-идентичность, которая лишена какого-либо содержательного определения.

Бёттхер показывает, что для обоих авторов общим является отказ от анализа капитализма как "конкретной тотальности", а также непосредственное обращение к досовременным традициям, которое уводит от любой исторической контекстуализации и, тем самым, – от вопроса об отношениях господства. Это приводит не только к ошибочным теологическим суждениям, но и к беззастенчивому приспособлению Павла к собственным идеям. Философское обращение к религиозному образу идет рука об руку с постмодерной любовью к религии, носящей децизионистско-авторитарные и антирациональные черты. Оно сродни экзистенциалистской философской и теологической мысли, ищущей уверенности относительно экзистенциального опыта и риска принятия решения. Оно оказывается столь же антирациональным и фундаменталистским, как и духовные поделки, предлагаемые на рынках эзотерики и в церквях.

В последние годы неоднократно критиковали "политику идентичности" левых и леволибералов. В квир-кругах в последнее время также происходит бурление, что продемонстрировали, не в последнюю очередь, выход в 2017 г. книги "Кусательные рефлексы" и ряд последующих публикаций так называемой "Вопящей серии". Конкретно политикой квир-идентичности занимается Томас Майер в тексте "Пол между перформативной "игровой фишкой" и биологизацией – Критика постмодерной квирности и медицинский дискурс о "транссексуальности"". При этом он подчеркивает, что та критика, которая сегодня часто высказывается в адрес "квира", уже в 90-х гг. выдвигалась с феминистской стороны. В частности, в тексте обращается внимание на то, что притязание "квир"-сцены на признание "девиантных" идентичностей может являться и проблематичным. Майер пытается продемонстрировать это в связи с феноменом "транссексуальности", проследив его медицинский дискурс. Это должно ясно продемонстрировать, что, благодаря дискурсу о трансексуальности ("транссексуализме"), дискомфорт от принуждения к гендерной бинарности, неудача в попытках однозначно вписать себя в буржуазные гендерные характеристики приняли исторически форму медицинской, в конечном счете, хирургической проблемы. Тем самым принудительное навязывание гендера не подвергается критике, а увековечивается и фактически биологизируется. Большая гибкость гендерных кодов в эпоху постмодерна в действительности ничего не изменило в этом отношении. Таким образом, политика признания квира слишком поверхностна, особенно на фоне "одичания патриархата" (Росвита Шольц) и фашистских движений, которые требуют "традиционных" гендерных ролей.

В №14 exit! за 2016 г. была опубликована первая часть задуманной Рихардом Аабромайтом серии об истории денег. Однако этот текст "С деньгами все ясно – или нет?" вызвал много критических замечаний. В своей опубликованной форме он не удовлетворяет потребностям критики диссоциации стоимости. Конечно, о том, что критике диссоциации стоимости уже разработана своя теория истории, говорить пока что нельзя, но неоднократно высказывалось мнение, что такой текст не должен быть шагом назад, по сравнению с уже достигнутым уровнем разработки, пусть даже такая разработка до сих пор оставалась лишь фрагментарной. В статье "К сохраняющейся апории истории: Послесловие к статье "С деньгами все ясно – или нет"" Томас Майер суммирует для начала некоторые основополагающие идеи теории истории в критике диссоциации стоимости, а затем обращается к проблематичным моментам в тексте Аабромайта.

В статье "К имманентной полярности буржуазной теории истории" Ян Лушах обсуждает, с точки зрения критики диссоциации стоимости, проблематику некоторых ключевых допущений современной теории истории в том виде, как они нашли свое выражение, с одной стороны, в гегелевской метафизике прогресса, а с другой – в так называемом историзме. При этом следует показать, что оба эти теоретических подхода пребывают в рамках одной и той же формы мышления, просто оказываясь в ней на противоположных полюсах "понятия" и "созерцания". Если телеологическую и онтологическую философию истории Гегеля можно расценить как обособление понятия, которое остается совершенно не затронутым своим предметом, то историцистский взгляд на историю оказывается максимально близким к предмету, но является чистым гипостазисом исторической случайности. Он теряется в познавательной форме чистого созерцания и интуиции, что делает невозможным формулировку критических понятий. В противовес этим ложным альтернативам необходимо, опираясь на соображения Роберта Курца об истории как "истории фетишистских отношений", развитых впервые в его текстах об "истории как апории"³⁸, обсудить вопросы о преемственности и дисконтинуитете, общем и различии в капиталистических и досовременных отношениях.

Кроме того, книга Роберта Курца "Война мирового порядка" частично переведена и опубликована на французском языке в Париже в 2018 г. под заглавием "Impérialisme d‘Exclusion et Etat d‘Exception", в издательстве "Éditions Divergences". На португальском языке в 2018 г. а Рио-де-Жанейро, в издательстве "Editora Consequência" вышел сборник "A Crise de Valor de Troca", в который вошла, в частности, работа Роберта Курца "Кризис меновой стоимости". Монография Ансельма Япппе о Ги Деборе (первая публикация – 1999 г.) была в 2018 г. переиздана на английском языке в Окленде в издательстве "PM-Press". Экуменическая сеть Рейна-Мозеля-Саара издала в 2018 г. в Кобленце сборник "Вопрос о Целом: К социально-критическому пути Экуменической сети по случаю 25-летия ее существования". Этот том содержит, среди прочего, статьи Херберта Бёттхера, Роберта Курца, Росвиты Шольц и Лени Виссен. Далее, в издательстве "Heise" вышла электронная книга Томаша Конича "Фашизм в 21 веке: Наброски грозящего варварства". Этот сборник статей охватывает разносторонние аспекты фашизации отношений в последние годы.

Томас Майер для редакции exit!, ноябрь 2018 г.

* Разработанная феминистским автором Росвитой Шольц критика диссоциации стоимости основана на том, что категорий "стоимости" или абстрактного труда недостаточно для определения фетишистских социальных отношений. Деятельность в сфере воспроизводства, характеризуемая, в основе своей, как женская, а также связанные с этим чувства, свойства и отношения (эмоциональность, чувственность, заботливость и т.д.) носят иной характер и потому не могут быть просто подведены под категорию труда. Речь идет о такой стороне капиталистического общества, которое не может быть охвачено марксовым категориальным аппаратом. Эта сторона комбинируется со стоимостью, необходимым образом включена в ее состав, но, в то же время, находится вне её и является ее предпосылкой. Диссоциация стоимости подразумевает особое социально-психологическое отношение. Определенные качества, расцениваемые как более низкие, приписываются "женщине" и откалываются от мужского и современного субъекта. Подобные гендерные приписывания в значительной мере характерны для символического порядка патриархата с товарным производством. На социально-психологическом и культурно-символическом уровне диссоциация стоимости как раз и оказывается принципом формирования патриархата с товарным производством.

Ассиметричные отношения между полами существовали и в досовременной истории, но с приобретением формы товара ее всеобщего характера оно получило совершенно новое качество. Женщины должны были теперь отвечать, в первую очередь, за более низко оцениваемую, не выражаемую в деньгах сферу воспроизводства, а мужчины - за сферу капиталистического производства и общественную жизнь. Соотношение между частной и общественной сферами объясняет и существование мужских объединений, которые основаны на аффектированном отношении ко всему женскому. Всё государство и политика конституированы на основе таких мужских объединений. Однако воздействие диссоциации стоимости как формообразующей социальной структуры распространяется на все уровни и сферы, включая различные сферы общественной жизни. Так, например, женщины всегда вступали в трудовые отношения, но в среднем зарабатывают меньше, чем мужчины и до сих пор имеют трудности в продвижении на более высокие позиции.

---